У нее были крылья. А он не знал, вернее не хотел верить. Она умела летать. А он и знать об этом не хотел. Спуская ее каждое утро с лиловых облаков, он говорил: - Не выдумывай, глупышка. Ты не умеешь летать.

А она не обижалась. И снова улетала. Бродила одиноко по облакам, бросала солнце как мяч. Ловила мечты людей и играла ими словно песком, пропуская их сквозь нежные пальцы.

Но приходил он. Он был старше ее, он не умел летать. Он находил ее, потому что у него были связи.

Она убегала от него, игриво смеясь и окунаясь в очередное облако. А ему стоило щелкнуть пальцами, как две большие, хищные птицы, останавливали ее.

У нее была детская душа. Она любила полевые ромашки. Он находил тону ромашек. Осыпая ее с ног до головы. Но она не смеялась.

Она смотрела на них. Крупные, садовые, бездушные цветы веяли холодом также как и он. Она была ветром. Каждую ночь летела она к звездам, отправляя им воздушные поцелуи. Звезды сплетали ей венок и предлагали остаться с ними.

Но приходил он. - Не выдумывай, глупышка. Ты не ветер, - говорил он. Она любила дождь. Она пробиралась сквозь капли, к самому сердцу дождя. Она была радугой. Она рисовала ее цвета, окуная кисть в лужи. Она рисовала город. - Не выдумывай, глупышка. Ты не радуга, - говорил он.

У нее было сердце поэта. Она подбрасывала его в облака и окунала в воду. Она любила поэзию… - Не выдумывай, глупышка, - говорил он. - Ты не поэт.

Она любила рисовать. Окунет как-то кисть в акварель и нарисует закат. Потом подарит его людям. Но приходил он: - Не выдумывай, глупышка. Ты не художник.

Однажды она улетела. Улетела навсегда. Оставив крылья. А может, ушла. Босиком, собирая ромашки и вплетая их в волосы. Он остался один… Он брал ее кисти и пробовал рисовать закат. «Я не художник», - подумал он.

Он пробовал писать стихи. Рвал бумагу и думал: «Нет, я не поэт».

Он рвал ромашки, смотрел на звезды, раскрашивал радугу, окуная кисть в лужи. Ходил по лиловым облакам.

Потом взял ее крылья. Встал на самое высокое облако. Рванулся вниз. «Я не умею летать», - подумал он.

Дойна